Ссылки на книгу Н.Г. Головина «Несколько слов о роде греческих князей Комниных» [Головин, 1854] нечасто можно встретить в работах, посвященных Феодоро. Однако благодаря тому, что содержащиеся в ней сведения использовали такие авторитетные ученые как Ф. А. Браун, А.А. Васильев и Н.В. Малицкий [Малицкий, 1933, с. 35-35; Braun, 1890, p. 40-41; Vasiliev, 1936, p. 199],  «Головинская легенда» оказала заметное влияние на представления об истории княжества. В связи с этим стоит уделить особое внимание личности ее автора и достоверности опубликованных им сведений.

«Просвещенный помещик»

Помещик Тверской губернии Николай Гаврилович Головин (1805-1865) – выходец из знатного дворянского рода был прямым потомком в 16-м колене крымского «гостя» Стефана Васильевича, который в годы правления великого князя Василия Дмитриевича (1389-1425) приехал в Москву из «своих вотчин из Мангупа, да из Судака» [РГБ Ф.29 №6.1, л. 475-475об]. Ветвь, к которой он принадлежал, восходит к брянскому воеводе Никите Ивановичу Головину (1564-1609), сын которого Воин Яков Никитич Головин (1605-1684) женился на Ирине Андреевне Телятевской, последней титулярной княжне Микулинской [Казанский, 1847b, с. 124-126].

Родителями Н.Г. Головина были надворный советник Гавриил Петрович Головин (1747-1816) и бывшая крепостная Феодора Михайловна Ижорина [Казанский, 1847b, с. 155-156]. Будучи хорошо обеспечен, чтобы вести безбедную жизнь, он, дослужившись до звания подполковника, вышел в отставку и полностью отдался своей страсти – собиранию древнерусских грамот и прочих редкостей.

Первая книга историка-любителя «Сказание о побоище великого князя Димитрия Иоанновича Донского…» (М., 1835) получила негативные отзывы за отсутствие критического аппарата и сведений о публикуемой рукописи [Библиотека для чтения, 1835, с. 17]. Однако вторая работа «Примечания на «Слово о полку Игореве» (М., 1846) ценится исследователями за качественные для того времени филологические комментарии [Творогов, 1995, с. 39-40]. В 1851 году Н.Г. Головин опубликовал капитальный труд – «Родословную роспись потомков великого князя Рюрика», а спустя три года «Микулинскую летопись» – сборник документов по истории принадлежавшего ему села Микулино. Он также консультировал профессора Московской духовной академии П.С. Казанского, который в 40-х гг. XIX в. по заказу главы старшей ветви рода Гавриила Павловича Головина собирал материалы для книг «Родословная Головиных» и «Село Новоспасское» [Казанский, 1847b, с. 150].

В 1849-1850 гг. за счет средств Н.Г. Головина прошли ремонтные работы в древнем храме св. Архангела Михаила в селе Микулино: заделаны щели в стенах, обновлен купол, контрфорсы, построена новая паперть [Вершинский, 1914, с. 24-25]. При его непосредственном участии были организованы археологические раскопки в Микулино, позволившие обнаружить остатки более десятка старых церквей и уникальную серебряную чашу XV века, которая в настоящее время хранится в Государственном историческом музее [Снегирев, 1851, с. 12-22].

Неудивительно, что лично знакомый с Н.Г. Головиным выдающийся исследователь русской старины Иван Михайлович Снегирев, писал о нем как о «просвещенном помещике, благородном чтителе предков своих и ревнителе отечественной древности» [Снегирев, 1851, с. 10]. Однако уже после смерти на его репутацию оказалась брошена тень.

Подделки и мистификации

Еще при жизни Н.Г. Головина его коллекция древних грамот вызывала всеобщую зависть. Упомянутый профессор Снегирев пытался уговорить собирателя передать их в Археографическую комиссию, однако тот категорически отказывался расставаться со своими сокровищами.

«Головин дорожит грамотами не только как знаток древностей отечественных, коим он охотно посвящает время, труды и деньги, но как благородный потомок древней знатной фамилии», – сообщал он в 1852 году в письме к академику К.С. Сербиновичу [Козлов, 1996, с. 240].

Археографическая комиссия смогла приобрести коллекцию лишь после смерти владельца. В настоящий момент она хранится в Научно-историческом архиве Санкт-Петербургского института истории Российской академии наук [РС НИА СПб ИИ РАН. Фонд 41]. Каково же было удивление ученых, когда они обнаружили в ней документы, парные средневековым грамотам из собрания «Коллегии экономии» Государственного архива старых дел, уже введенным в научный оборот во второй половине XIX века. Дальнейшее сличение их с актами из Головинской коллекции, показано, что именно в ней хранились подлинники, тогда как ранее опубликованные архивные акты представляли собой копии, полностью имитирующие оригиналы – их формат, графику, подписи и цвет бумаги. Среди бумаг Головина были обнаружены и полуфабрикаты, предназначенные для изготовления будущих подделок [Козлов, 1996, с. 240-241].

Напрашивается вывод, что собиратель древностей, видимо имея подельника среди работников архива, изымал из «Коллегии экономии» интересовавшие его грамоты, а чтобы их исчезновение не было обнаружено, заменял их дубликатами.

Такое поведение казалось само собой разумеющимся для первой половины XIX века. Коллекционеры и ученые относились к государственным архивам как к собственной делянке, посещение которой обогащало их новыми «находками». Достаточно сказать, что подобным образом, пополняли свои частные коллекции такие корифеи Общества истории и древностей как И. Д. Беляев и П. А. Муханов. При этом в их поступках научное сообщество не видит никакого криминала [Мошкова, 2017, с. 585 (прим.3), 2015, с. 60].

Репутацию Головина погубил его своеобразный «кодекс чести». Если другие коллекционеры попросту присваивали документы, то он изготавливал их дорогостоящие копии. Дубликаты были столь высококачественными, что ученые не сразу смогли распознать подделки, и, почувствовав себя оскорблёнными и одураченными [Мошкова, 2017, с. 595-586], отомстили незадачливому собирателю, поставив его в один ряд с такими известными фальсификаторами как Бардин и Сулакадзев [Козлов, 1996, с. 239]. И хотя разбор архивов не дает доказательств того, что Головин подобно указанным персонажам, сам выдумывал и фабриковал древние рукописи, эта история, заставляет с осторожностью подходить ко всей его деятельности, для чего, надо признать, имеются основания.

Еще в дореволюционные годы А. Н. Вершинский привел аргументы в пользу того, что опубликованная в «Микулинской летописи» опись собора Михаила Архангела, датированная 1602 годом, представляет собой подлог, составленный по поздним спискам церковного имущества [Вершинский, 1914, с. 13]. Он также предположил, что строительная надпись об основании храма, относящая его к 1398 году, является новоделом 50-х гг. XIX века, появление которого совпадает по времени с реставрационными работами, проводившимися за счет средств Головина, хотя само известие могло быть почерпнуто из ошибочно понятых древнерусских летописей [Вершинский, 1914, с. 9-12]. В настоящее время она считается своеобразным «эталоном», позволяющим выработать методику выявления подложных памятников эпиграфики [Авдеев, 2018, с. 208-209].

С именем Н.Г. Головина связывают еще одну мистификацию. При подготовке И.М. Снегиревым для «Русской старины» статьи о Борисоглебском соборе в Старице, он предоставил автору ценные материалы по истории храма, включая текст храмозданной надписи, составленной из поливных изразцов, некогда помещавшихся на его фасадах. Собор был разобран в начале XIX века. Краткие сведения о надписи есть в архивных документах, но полный ее текст нигде не приводится. В связи с этим возникает подозрение, что её составил сам Н.Г. Головин на основании изученных им материалов Старицкого духовного управления, будучи убежденным в правоте сделанных им выводов и желая таким образом подытожить проведенные изыскания [Яганов, 2010].

Уникальный материал Головина

«Уникальный материал» Н.Г. Головина о княжестве Феодоро и об истории Ховриных-Головиных, содержащийся либо в книгах, вышедших из-под его пера, либо в работах других авторов со ссылками на полученную от него информацию, включает в себя следующие сведения:

– Жена великого князя Константина Васильевича Суздальского (+1355) Анна Васильевна по происхождению являлась дочерью князя мангупского Василия [Головин, 1851, с. 29];

– Симонов монастырь был основан 1400 году на землях, пожертвованных приехавшим в 1399 году в Москву мангупским князем Стефаном Василевичем, который принял монашество под именем Симон. Симоновская обитель первоначально находилась под юрисдикцией Константинопольского патриарха, а ее первые монахи почти все были греками [Головин, 1854, с. 25-26];

– Существовали списки Бархатной книги, где фамилия сына Стефана Григория Ховры имела формы Комрин, Хомнин, Ковнин, что позволило предположить его происхождение от византийской императорской династии Комнинов [Головин, 1854, с. 12];

– В Симоновом монастыре хранилось Евангелие XV в., позже приобретенное Н.Г. Головиным, в котором основатель обители Григорий Стефанович и его сын Владимир Григорьевич именовались Комриными, а последний еще и князем [Казанский, 1847a, с. 11];

– Князь Феодоро Алексей был старшим сыном Стефана и братом Григория Стефановича. В древних синодиках за упокой умерших Головиных и их предков значится: «Помяни Господи князя Стефана, нарицаемого в иночестве Симона, и чад его: Григория, Алексея, иже в Балаклаве убитого» [Головин, 1854, с. 11-12];

– В 1453 году Иван Владимирович Ховрин (Голова) был направлен великим князем московским с дарами в Константинополь, где был свидетелем взятия города турками, о чем оставил горестную элегию [Головин, 1854, с. 29-30];

– В 1475 году его брат Иван Хазюк погиб, защищая Мангуп от турок и татар [Головин, 1854, с. 28]:

– Основатель Учемской обители св. Кассиан, умерший в 1502 году, происходил из рода мангупских князей [Головин, 1854, с. 12];

– Турецкий посол, титулярный мангупский князь Скиндер, скончавшийся в Москве в 1530 году, был похоронен в Симоновом монастыре [Головин, 1854, с. 25].

Работая со сведениями, восходящими к Н.Г. Головину, стоит учитывать, что он, по выражению А.В. Яганова, был не прочь «приукрасить» и «дополнить» неизвестные и слабо отражённые исторических документах события [Яганов, 2010, с. 299]. Поэтому использовать их, на мой взгляд, можно только, если они находят подтверждение в других источниках. Само же творчество коллекционера, искренне считавшего себя одним из последних потомков императорского дома Комнинов, необходимо рассматривать не с точки зрения современных представлений о подделках и фальсификациях, а в контексте исторической науки того времени, находившейся под сильным влиянием традиций «карамзинского» романтизма [Яганов, 2010, с. 302].

 Заметили опечатку? Выделите текст и нажмите CTRL+ENTER. 

Поделиться ссылкой: