Как сообщают старинные родословцы в конце XIV – начале XV вв. в Москву из своих крымских «вотчин» прибыл князь Стефан Васильевич, ставший основателем родов Ховриных и Головиных. «Бархатная книга», составленная в 1687 году, относит это событие ко времени правления великого князя Василия Дмитриевича (1389-1425):

«Род Ховрин, писаны по Ионине памяти Третьякова. К великому князю Василию Дмитриевичу прииде Князь Степан Васильевич и сын его Григорий из своей вотчины из Судака, да из Кафы». [Новиков, 1787, с. 270].

Сурожские гости

В родословной по Синодальному списку (Синодальный II), восходящей к редакции начала XVII века, в составе наследственных владений князя Стефана названы Судак, Мангуп и Кафа, а сам его приезд в Москву отнесен ко времени правления Дмитрия Донского (1364-1389) [Родословная книга, 1851, с. 89]. Эти разночтения заставили П.И. Кеппена с изрядной долей сомнения отнестись к мангупской «прописке» Ховриных [Кеппен, 1837, с. 290; Кизилов, 2015, с. 129].

Однако в рукописном сборнике первой половины XVII века, отражающем наиболее раннюю – так называемую «Летописную редакцию» родословных книг, относящуюся к 40-м гг. XVI в., данная заметка имеет следующий вид:

«Род князя Стефана Васильевича. Пришел князь Стефан Васильевич со своим сыном Григорием из своих вотчин из Мангупа, да из Судака к великому князю Василию Дмитриевичу на службу» [РГБ Ф.29 №6.1, л. 475-475об].

В связи с этим можно предположить, что список «вотчин» впоследствии был расширен за счет добавления в него Кафы, после утверждения в Крыму османов имевшей значительное коммерческое и административное значение, а затем вторично сокращен путем исключения из него Мангупа, который к концу XVI века превратился в захудалую турецкую крепостцу.

Что касается времени прибытия Стефана в Москву, то почти во всех редакциях оно относится ко времени правления Василия Дмитриевича. Согласно родословной, составленной в середине XVII века окольничим Петром Алексеевичем Головиным, это произошло в 1391 году [Казанский, 1847a, с. 1]. Н.Г. Головин, известный своими изысканиями в области семейной истории полагал, что Стефан прибыл на Русь около 1399 года [Головин, 1854, с. 25]. В одном из родословцев середины XVIII века приводится дата 6911 год от сотворения мира (1403 год РХ) [РГБ Ф. 178, № 734, л.148] [Васильевский, 1915, с. CCII]. Семейное предание гласит, что Василий Дмитриевич при принятии на службу пожаловал Стефана иконами «Спас Нерукотворный» и «Богоматерь Владимирская», писанными Андреем Рублевым, которые еще в первой половине позапрошлого века находились в церкви села Новоспасское, принадлежавшего Головиным [Казанский, 1847b, с. 16, 23-24].

Кажется наиболее вероятным, что Стефан приехал на Русь во второй половине 90-х годов XIV в., когда полуостров оказался в эпицентре боевых действий между Тохтамышем, Тамерланом и Едигеем. Византия в это время находилась в кольце врагов. Ее столица Константинополь с 1396 по 1402 год была в турецкой блокаде. Поэтому неудивительно, что Стефан со своим сыном предпочли уехать из разоренного войной Крыма в Москву, в которой большим влиянием пользовалась корпорация сурожских купцов, состоявшая в том числе из выходцев с полуострова [Сыроечковский, 1935, с. 22-26].

В конце XIX века Ф. А. Браун обратил внимание на созвучие прозвища сына Стефана Григория Ховры с византийской фамилией Гаврас. «Основываясь на русских источниках, Ховра – это наиболее вероятная форма, из которой впервые на русской почве образовалась фамилия Ховрин. При Комнинах в Византии мы находим знатный греческий род Габрас или Гаврас, причем последнее имя по звучанию почти идентично русскому Ховрин. Михаил Габрас (Гаврас) был выдающимся военачальником при Мануиле Комнине. Поэтому нет ничего невозможного в том, что одного из членов этой семьи император назначил топархом Готии и что этот род, в конечном счете, вырос до положения почти независимой династии», – писал он [Braun, 1890, p. 44-45].

Гаврасы – византийский аристократический род, первые упоминания о котором относятся к X веку [Бартикян, 1987]. Самый известный его представитель Феодор Гаврас (ок.1050-1098/1101) был правителем фемы Халдия со столицей в Трапезунде и прославился в качестве участника героический борьбы понтийских христиан против турок-сельджуков. В одном из сражений он попал в плен и был доставлен в Эрзерум. Здесь местный правитель Амурали предложил Феодору принять ислам, обещая многочисленные блага, почет и славу. Но тот ответил отказом и тогда его подвергли разнообразным пыткам: сначала избивали палками, затем вырвали язык, выкололи глаза, сняли скальп, после чего четвертовали живьем, а из черепа сделали чашу. Православная церковь признала его святым и мучеником [Пападопуло-Керамевс, 1906; Rigo, 1998; Γαβρᾶ, 1890, p. 48-79].

Племянник Феодора по имени Константин пытался править Трапезундом как своим наследственным владением и сделал попытку отделиться от империи. В 1140 году византийский император Иоанн II смог восстановить контроль над Халдией, и о дальнейшей судьбе Константина более ничего неизвестно [Карпов, 2017, с. 96; Petit, 1903, p. 111]. Однако его крах не означал падения дома Гаврасов, чьи представители на протяжении XII-XIV вв. продолжали играть важную роль в Византийской империи [Bryer, 1970; Bryer, Nicol, Fassoulakis, 1975].

Византийская фамилия Гаврас при переносе в русский язык должна звучать как Ховра. Дело в том, что произношение греческой буквы «гамма» не равно произношению русской буквы «Г». Такого звука в русском языке нет, и ближе всего к нему «Х». Греческая «бета», которая встречается в написании фамилии Гаврас, передается на русский язык как «В», а изменение «а» на «о» является вполне допустимым оглушением гласного при перенесении слова из одного языка в другой [Байер, 2001, с. 204; Бартикян, 1987, с. 191].

Князь Андрей Курбский в своей «Истории о великом князе Московском», перечисляя представителей знатнейших княжеских и боярских родов, убитых по приказу Ивана Грозного упоминает и Петра Ховрина, «мужа греческого рода, зело благородного и богатого» [Чудинов, 1902, с. 80]. Другой Ховрин, Юрий Дмитриевич, живший в XVI веке, носил прозвище «Грек» [Казанский, 1847b, с. 114]. «Бархатная книга» помещает Ховриных рядом с прибывшими на Русь представителями византийской знати: Ласкаревыми и Траханиотами [Новиков, 1787, с. 271-278]. Современные исследователи указывают на особенно прочные родовые традиции Ховриных-Головиных, выделяющие их из числа старых московских семейств [Веселовский, 1969, с. 443]. М.Е. Бычкова, проанализировавшая большое количество родословных книг, обратила внимание на необычность их росписи в «Государевом родословце» для русской генеалогической традиции: она включает упоминание об авторе, много известий о службе членов рода, данные о женщинах [Бычкова, 1975, с. 125].

Однако еще дореволюционный историк И.Е. Забелин, отметил, что родоначальник Ховриных «…хотя и назван князем, но явился в Москву не боярином или князем-воином с дружиною, как приходили другие иноземцы, а человеком гражданским, торговым» [Забелин, 1905, с. 267]. Развивая его мысль, другой исследователь М.Н. Тихомиров, писал, что первое дошедшее до нас родословие этой семьи отделяет от времени появления Стефана в Москве промежуток в полтора столетия.

В связи этим он и вовсе поставил под сомнение факт его существования, считая основателем рода «гостя» Косьму Коверю, известного нам в числе десяти купцов-сурожан, упоминаемых в сказаниях о Куликовской битве [Тихомиров, 1992, с. 91].  В пользу этого говорит и тот факт, что в одной из рукописных версий «Сказания», известной как Забелинский список, он назван Кузьмой Ховриным [Тихомиров, 1959, с. 303].

С.Б. Веселовский производил фамилию рода не от греческих Гаврасов, а от обидного прозвища Ховра («непонятливая баба», «ротозей», «неопрятный человек»), будто бы полученного Григорием Стефановичем в Москве [Веселовский, 1969, с. 443 (прим.2)].

На мой взгляд нет оснований сомневаться в греческом происхождении Ховриных, равно как и объявлять Стефана мифической фигурой. Однако достоверные данные в пользу того, что он был правителем княжества Феодоро, отсутствуют. Упоминание Мангупа в древнейшей родословной семьи – аргумент хоть и важный, но косвенный. Другие же доказательства, основанные на возникшей в середине XIX века «Головинкой легенде», необходимо исключить из научных построений, до тех пор, пока они не будут верифицированы.

Показательно, что ни Ховрины, ни Головины не имели в Московском государстве княжеского титула [Казанский, 1847a, с. 9]. Лишь в 1702 году один из потомков Стефана, представитель младшей линии рода, Федор Алексеевич Головин получил графское достоинство Священной Римской империи, признанное за ним и в России [Казанский, 1847a, с. 200; Петров, 1885, с. 245, 271, 320]. Стефан вполне мог быть купцом из Крыма. Не исключена и его связь с родом Гаврасов. В этой связи интерес представляет один из носителей этой фамилии – торговец в Гераклее Понтийской, деловой партнер купца, имевшего отношения в Заморьем в 50-60 гг. XIV века [Schreiner, 1991, p. 33-65 (n°20,21,49,99)].

Ктиторы Симонова монастыря

Через всю историю Ховриных-Головиных проходит их особая страсть к строительству церквей, их украшению, к собиранию редких икон и драгоценных предметов церковного культа [Головин, 2021, с. 25]. На протяжении 300 лет они были теснейшим образом связаны с Симоновым монастырем в Москве, на кладбище которого наши последний приют многие представители рода.

Видимо поэтому в краеведческой литературе первой половины прошлого века бытовало мнение, что свое название он получило от места, которое по имени владельца из семьи Головиных называлось Симоново [Пассек, 1843, с. 37; Тромонин, 1841, с. 5]. Полагаю, именно эта легенда позволила Н.Г. Головину в своей работе «Несколько слова о роде греческих князей Комниных» написать следующее: «Князь Стефан Васильевич выехал в Россию со своим сыном Григорием… в 1399 году. На берегу реки Москвы он приобрел имение, и перед кончиной своей, в 1400 году принял иночество под именем Симона и отдал свое купленное имение на построение обители…Сама обитель получила название Симоновской» [Головин, 1854, с. 25-26].

Такие построения являются, на мой взгляд, конъюнктурными, поскольку сегодня мы знаем, что монастырь возник в 70-х годах XIV века, намного ранее предполагаемого приезда Стефана в Москву, а место, на котором были воздвигнуты первые монастырские постройки, согласно Житию Сергия Радонежского, называлось Симоново «от древних» [Давиденко, 2000, с. 15-32; Клосс, 1998, с. 367; Кучкин, 1995]. В русских летописных сводах под 1 октября 1405 года содержится заметка, согласно которой в этот день, на 26-й год от основания монастыря, в нем освятили каменный храм Успения Пресвятой Богородицы. Честь постройки приписана великому князю Василию Дмитриевичу [Летопись по Воскресенскому списку (1354-1541 гг.), 1859, с. 77; Софийские летописи, 1853, с. 132]. Однако в монастырской вкладной книге сказано: «Григорий Ховра и жена его Агриппина начало учинили Симонову монастырю и церковь каменную большую они воздвигли и кельи многие поставили, и поминают их во вседневных литейных списках и в вечных синодиках, а из списков их не выгладити, до тех пор пока Бог благоволит стоять обители Пречистой Богородицы» [Алексеев, Маштафаров, 2006, с. 49].

Каменные храмы в Москве в то время были редкостью, поскольку их строительство обходилось дорого. Поэтому можно предположить, что Василий Дмитриевич привлек к работам ктитора – крымского «гостя» Григория Ховрина, человека, по всей видимости, богатого. В создании иконостаса католикона Симонова монастыря принимал участие иконописец Игнатий Грек, а также, возможно, знаменитый Андрей Рублев [Антонова, 1958; Ульянов, 2005].

Ховрины и в дальнейшей продолжали оказывать покровительство Симоновской обители. Так, в середине XV века сын Григория Владимир построил в нем кирпичную церковь Спаса Преображения с приделами Николая Чудотворца и Собора Архистратига Михаила и колокольней, а также обнес территорию обители кирпичной стеной [Алексеев, Маштафаров, 2006, с. 49-50; Давиденко, 2000, с. 123-125].

Взлет и падение Головиных

Владимир Григорьевич Ховрин появляется на сцене в 40-х гг. XV века, прославившись в первую очередь своей строительной деятельностью [Давиденко, 2000, с. 125, 175 (прим. 21)]. Устюжская летопись называет его великокняжеским казначеем [Устюжский летописный свод (Архангелогородский летописец), 1950, с. 81], а Ермолинская «гостем» и боярином. В 1450 году он «поставил пред своим двором церковь кирпичную во имя Воздвижения честного креста» [Ермолинская летопись, 1910, с. 154]. Это одно из самых ранних упоминаний об использовании кирпича в московском строительстве. В Софийской I летописи младшей редакции читаем: «Заложена была церковь каменная на Москве во имя святого Воздвижения честного креста Господня, заложил ее гость Владимир Ховрин и повелел заложить снаружи кирпичом, а изнутри белым камнем» [Симеоновская летопись, 1913, с. 205; Софийские летописи, 1853, с. 270].

Церковь, которая произвела столь большое впечатление на современников, находилась на ховринском подворье в Кремле. Примечательно, что несмотря на многочисленные пожары она простояла более 350 лет. Ее можно разглядеть на видах Москвы конца XVIII в. [Забелин, 1905, с. 268].

В 1473 году митрополит Московский Филипп назначил ответственными за возведение Успенского собора Владимира Ховрина и его сына Ивана Владимировича Голову [Никоновская летопись, 1901, с. 153]. Однако, судя по всему, им не хватило опыта и знаний для воплощения столь масштабного проекта и недостроенный храм рухнул, в результате чего Ивану III, разочаровавшемуся в отечественных умельцах, пришлось нанять итальянца Аристотеля Фиораванти.

Владимир Ховрин прослужил московским князьям Василию II и Иоанну III около сорока лет. Достигнув преклонного возраста, он удалился в Симонов монастырь, где принял постриг под именем Варфоломей. Современный исследователь называет его «одним из богатейших людей Руси» [Зимин, 1988, с. 270]. Неудивительно, что его потомки достигли высокого положения в Москве, войдя в круг господствующей элиты.

У Владимира Ховрина было шестеро детей. Его дочь Евдокия вышла замуж за воеводу Ивана Юрьевича, из влиятельного боярского рода Патрикеевых [Казанский, 1847a, с. 18-19]. Один из сыновей Иван Хазюк погиб от рук разбойников во время паломничества в святую землю. Другой, Иван Владимирович, получил прозвище «Голова», так как по легенде, его крестил сам великий князь Московский. По примеру отца он тоже стал казначеем [Казанский, 1847a, с. 19].

В одном из рукописных сборников XVI века сохранилась грамота Константинопольскому патриарху от митрополита Ионы с просьбой принять подарки, направленные с великокняжеским послом, которым, судя по всему, был И.В. Голова Ховрин.

«Ныне, Господине, сын мой Князь Великий, послал к твоей великой Святыне своего посла, человека честного, ближнего и приступного писанию, и что Господине у нас нашлось, то есмо, от веры, за духовную великую любовь, с тем же Великого Князя послом к тебе посылаю… Да что, Господине, твоей великой святыни тот Великого Князя посол Иван Владимирович, от Великого Князя и от нас, имеет говорити, тому бы твоя великая святыня всему верил», – писал митрополит [Григорович, 1841, с. 495-496].

Издатели датировали ее тем же временем, что и послание митрополита Ионы императору Константину Палеологу (1452), которое, как следует из приписки в манускрипте, осталось неотправленным. Однако в Константинополе в это время не было законного главы церкви, что и отмечено в документе («хотели же…писать к святейшему патриарху православному…но не знаем…есть ли в столице святой твоей царской державы святейший патриарх или нет»). В связи с этим еще П.К. Казанский предположил, что грамота, в котором упоминается о посольстве Ивана Владимировича, относится к более поздней дате, так из текста понятно, что она отправлена в ответ на письмо патриарха («по твоему к нам приказу и писанию») [Казанский, 1847a, с. 20 (прим. 32)].

Известно о знакомстве Ивана Головы с Иосифом Волоцким. Последний в одном из писем характеризовал его как «божественным писаниям искуснейшее многих человек» [Казанский, 1847a, с. 23]. На склоне лет (после 1503) он принял монашеский постриг в Симоновом монастыре, которому пожертвовал щедрый вклад в виде нескольких икон с серебряными окладами и 20 рублей на отливку нового колокола [Алексеев, Маштафаров, 2006, с. 50; Зимин, 1988, с. 72].

От брака Ивана Головы с Анной Холмской, дочерью военачальника Даниила Холмского, пошел род Головиных, выдвинувший в XVI – XVII вв. восемь окольничих и шесть бояр [Соловьев, 1989, с. 744 (прим. 45)].

Петр Иванович Головин, женатый на княжне М.В. Одоевской, пошел по стопам отца. В 1519 году он был великокняжеским казначеем. В 1527 году вместе с князем Б.И. Горбатым и М.Ю. Захарьиным оборонял Москву от татарской орды Ислям-Гирея. Спустя два года, его имя встречается в документах о сношениях с Османской империей [Зимин, 1988, с. 272-273].

Брат Ивана Головы Дмитрий Владимирович – великокняжеский казначей (1491-1509/10), именуемый в документах боярином, отметился на дипломатическом поприще. В 1490/91 годах он вел переговоры о мире со Швецией, с конца 1492 руководил всеми контактами с Великим княжеством Литовским. С 1500 года и до самой смерти отвечал за сношения с Крымом и другими восточными странами [Зимин, 1988, с. 272].

К середине XVI века Головины как представители боярской олигархии достигли огромного влияния в Московском государстве. Однако оно стоило семье очень дорого. В 1562 году по приказу Ивана Грозного был казнен Иван Фома Петрович Головин, окольничий, казначей и воевода. В 1565 такая же судьба постигла его младших братьев окольничих Василия Петровича, Петра Петровича и Михаила Петровича Меньшего, обвиненных в заговоре против царя. На следующий год был убит старший в роде – казначей Михаил Петрович Большой [Богуславский, 2003, с. 296,298].

В начале царствования Федора Иоанновича один из лидеров Боярской думы, казначей Петр Иванович Головин возглавил борьбу против бывших опричников, в чем его поддержали Мстиславские, Шуйские, Романовы, Голицыны и Шереметьевы. Хотя ему и удалось одержать победу над Богданом Бельским, вызов, брошенный всесильному временщику Борису Годунову, оказался роковым для Головиных. По обвинению в хищении из казны и попытке отравления царского любимца они были лишены своих постов и отправлены в ссылку, а сам казначей тайно умертвлен в тюрьме. Его родственники смогли вернуться ко двору только спустя 20 лет при Лжедмитрии I [Богуславский, 2003, с. 296,298; Казанский, 1847a, с. 29-31, 126-127].

 

Ховрины и Романовы

Внучка Дмитрия Ховрина, великокняжеского казначея в 1491-1509/10 гг., Варвара стала женой боярина Никиты Захарьина (Романова) [Новиков, 1787, с. 275], отца будущего патриарха Филарета (Фёдора Романова) и деда основателя династии Романовых – Михаила Федоровича.

Никита Захарьин был женат дважды. Первым раз на Варваре Ховриной, а второй на Евдокии Горбатой-Шуйской. Дата рождения его старшего сына Федора известна лишь приблизительно: 1552-1554 гг. В связи с этим остается неясным, в каком браке родился будущий патриарх и отец первого царя из династии Романовых в первом или во втором?

Со временем ответ на этот вопрос получил политическое звучание. Происхождение Ховриных от сурожского гостя Стефана, хотя и названного в родословцах князем, считалось куда менее почётным, чем Горбатых-Шуйских, младшей ветви Рюриковичей. Даже отдаленная связь с Рюриковичами подтверждала бы исторические права Романовых на российский престол. Поэтому для историков XIX века характерно желание отнести Феодора Никитича к детям княжны Горбатой-Шуйской [Мещеринов, 1897, с. 599-601]. Неизвестный автор его апологетической биографии, чтобы полностью «решить» этот вопрос, датировал появление на свет будущего патриарха 1560 годом [Российский государственный архив древних актов. Ф. 188. Рукописное собрание РГАДА. Оп. 1. № 225, л. 5об]. В свою очередь в головинских источниках, по понятным причинам престижа, бабкой первого царя Романова, называют Варвару Ховрину [Головин, 1854, с. 31; Казанский, 1847a, с. 122-123]. Обнаружение при раскопках в родовой усыпальнице Романовых в Новоспасском монастыре (Москва) саркофага, надпись на котором относит ее смерть к 1552 году, не разрешила вопрос о матери Филарета Романова [Беляев, 2015].

Так или иначе в течение первого столетия после воцарения новой династии, Головины продолжали пользоваться большим влиянием при дворе, несмотря даже на отмену местничества. Наиболее прославился Федор Алексеевич Головин (1650-1706), ближайший сподвижник Петра I, президент Посольского приказа, генерал-фельдмаршал, первый кавалер Ордена св. Андрея Первозванного, основатель графской ветви рода.

Однако с середины XVII века Головины постепенно сходят с исторической сцены. Мы часто встречаем их среди придворных и в гвардейских полках, но никто из них больше на занимал высших государственных должностей. Дослужившись до какого-нибудь военного или гражданского чина, они предпочитали удаляться в свои имения и заканчивали свою жизнь в занятиях охотой и сельским хозяйством [Головин, 2021, с. 22-23].

Последние Головины

Старшая ветвь Головиных жила в селе Новоспасское-Деденево. Здесь они превратили свою усадебную церковь в соборный храм женского монастыря, которому пожертвовали свою богатую коллекцию древних икон, книг и мощей.

Ее последним представителем был Федор Александрович Головин – видный земский деятель, член кадетской партии, председатель II Государственной Думы. В своих записках, составленных в годы гражданской войны, он высказывал сожаление о смерти славного рода и тревогу за дальнейшую судьбу европейской цивилизации в связи с распространением большевизма [РГИА Ф. 1625 Оп. 1 Д. 1. Л.1-9.]. Ф.А. Головин, оставшись в советской России, был в 1937 году расстрелян и погребен в безвестной общей могиле.

Считается, что еще ранее пресеклась младшая (графская) ветвь. Последним носителем графского титула был Александр Иванович Головин, сын Ивана Сергеевича Головина (1776-1821) [Петров, 1885, с. 268-272].

Однако определениями Правительствующего сената в графском достоинстве с 1800 до 1861 год были утверждены еще несколько представителей семьи [Непорожнев, 1892, с. 129-130], отсутствующие в справочнике П.Н. Петрова. Как сообщил мне в личном письме создатель Фонда Головиных Лео Головин, потомки одного из них живут и сегодня [Головин, 2019].

Поделиться ссылкой: